Будни имперской стражи[СИ] - Матвей Курилкин

Попутно мы следили за настроениями людей. Новая религия проявлялась действительно повсеместно – часто в селах и городах, которые мы проходили, старые храмы и алтари были заброшены, или даже разбиты. У нового бога храмов не было, ему поклонялись по‑другому. Приносили в жертву грешников. И повсюду готовились к войне.

Все это вызывало какие‑то смутные ассоциации, но я никак не мог ухватить мысль. Все эти заповеди, гласящие о том, что ошибок прощать нельзя… К чужакам теперь относились очень настороженно, подозревали грешников. Однако, поскольку взять с нищих циркачей было нечего, а развлечений не хватало – распятие грешников всем уже несколько приелось, мы пока все больше проходили по разряду условно благонадежных разумных. И все равно мы взяли за правило давать представления днем, и не останавливаться на ночь. Жрецы нового бога активизировались в темное время суток – вслед за своим загадочным многоглазым богом, которому, как они объясняли, было достаточно света звезд, чтобы видеть людские грехи.

Я, к стыду своему, так до сих пор не обзавелся покровительством какого‑нибудь бога – с тех пор, как от меня отреклись родители и я потерял право обращаться к Дану, боги перестали влиять на мою жизнь, и это меня полностью устраивало. В человеческих государствах было не до этого, а в Империи оказалось просто не нужным – большинство разумных там поклоняются каким‑то своим небесным или подземным покровителям, но помощи от них никто до сих пор не дождался – так что вероисповедание там стало исключительно делом вкуса. Мне даже стало казаться, что богам вовсе нет дела до смертных этого мира, и они давно нашли себе занятие поинтереснее. Теперь вот выясняется, что, по крайней мере, не все. Эта мысль немного пугала – получается, что мы собираемся конфликтовать с богом!

– Ерунду говоришь, – решительно прервал меня шеф, когда я стал делиться с коллегами опасениями на очередной стоянке. – Во‑первых, богам до нас действительно нет дела, во‑вторых, они и не могут ничего сделать без помощи верующих. Что, ты думаешь, какой‑нибудь бог вот так является последователям в блеске и сиянии, и начинает обстоятельно объяснять, что и как нужно делать?

– Ну, почему бы и нет?

– Ох, не смеши меня, сид! Вот уж не знал, что ты такой суеверный! Сказки все это, не бывает такого. Может, боги являются каким‑нибудь своим верховным адептам, или первым жрецам, только не думаю, что происходит это чаще, чем раз в несколько поколений. Вот делать им нечего, только смертных развлекать. Нет, все эти разговоры о новом боге – это просто способ задурить головы населению, попомни мои слова.

Я в ответ глубокомысленно покивал. Действительно, слова шефа выглядели очень убедительно, если бы не одно но: я сам лично прекрасно помню тот единственный раз, когда ко мне во сне явилась богиня Дану. И я точно знаю, что мой случай – не большое исключение из правил в народе сидов.

Мы как раз подходили к небольшой деревушке, последней перед границей с герцогством Бренн. Мы собирались остановиться там на ночь – редкое исключение из сложившегося уже правила – не ночевать в человеческих селениях. Границы между герцогствами довольно условны – здешние земли заканчивались перед мостом над небольшой речушкой, скорее даже ручьем, который находился всего в двух часах от деревни, и мы без труда могли заночевать уже в Бренне. Но я подсознательно стал считать Бренн враждебной территорией, а вслед за мной и мои спутники, так что соваться туда на ночь глядя мы не решились. Это решение оказалось ошибкой. Мы не зря столько времени избегали останавливаться на ночь в населенных местах, как будто чувствовали что‑то. Знали, что новый бог – существо ночное, но проигнорировали предчувствие, ожидая больших неприятностей в герцогстве, которое по непонятной причине миновала новая религия.

Село было небольшим, и люди здесь казались очень гостеприимными, нас встретили почти без опаски, с большим удовольствием посмотрели на выступление, и достаточно щедро за него заплатили, да еще выставили угощение в местной таверне. Пока мы ели, нас уже привычно расспрашивали – живо интересовались событиями, свидетелями которых мы были и с удовольствием слушали новости – Тренни прекрасно справлялся с ролью рассказчика, пока остальные ели. Узнав, что мы собираемся продолжить путь по дороге, в Бренн, были очень недовольны. "Нечего вам там делать, ребята", – проникновенно вещал трактирщик. – "Они там темные, старым богам поклоняются. Мы и сами туда больше не ходим, и вам не надо. Оставайтесь у нас лучше, а надоест – так назад пойдете, хороших людей веселить да новости им рассказывать! Вот ужо с грешниками покончим, так и ими братья займутся, приведут заблудших к истинной вере". Мы не перечили – не стоит лишний раз спорить с ненормальными. А я за последнее время убедился – новая религия сродни помешательству.

Когда стемнело, мы расположились на краю села на ночевку. Циркачи и леди Игульфрид уже уснули, мы с Ханыгой и шефом сидели у костра – сегодня гоблин дежурил первым, а мы с орком просто остались за компанию.

– А вот интересно, почему мы до сих пор не посмотрели, как они службы проводят? – неожиданно протянул гоблин. – Столько слышали, а сами посмотреть не догадались. Они ведь по вечерам с этим богом общаются?

Мы помолчали.

– Наверное, потому что у нас вместо мозгов – каша. – Задумчиво протянул шеф. – Другого объяснения я не вижу. Империя может гордиться своими сынами! Ты, зеленый, еще не совсем безнадежен, а вот нам с тобой должно быть стыдно, как считаешь? – шеф пораженно посмотрел на меня.

– Всемерно поддерживаю, – покаялся я. – Даже не верится, как‑то.

– Такак чего сидите, гаврики, давайте живенько. Только знаете, вы идите тихо, не надо там никого смущать своим любопытством. И осторожнее там. А я тут покараулю.

Про осторожность он мог бы и не говорить – я уже направлялся в сторону фургона, чтобы сменить поднадоевший цирковой костюм на что‑нибудь менее бросающееся в глаза. Ханыга не отставал. Мы тихонько переоделись, стараясь не разбудить спящих – прежде всего леди Игульфрид, и отправились на разведку. Ночь была тихой, ясной, и прохладной. В селе было темно, окна домов не светились, и только вдалеке, в стороне центральной площади виднелись отблески огня. Мы осторожно пробирались на свет, стараясь не выходить на открытые пространства. И чем ближе мы подходили, тем больше мне становилось не по себе. Мы по‑прежнему ничего не слышали. На площади собралось все взрослое население, а это около двух сотен человек – такая толпа по определению не может не издавать звуков, и, тем не менее, здесь было так же тихо, как на краю села. Мы осторожно миновали последний ряд домов, и, укрывшись в палисаднике, уставились на площадь. Она скудно освещалась десятком факелов – в центре собрались жители села. Они стояли молча, неподвижно, и смотрели на священника нового бога. Священник тоже молчал. И не шевелился. Он стоял, запрокинув голову, глаза его были закрыты. Все это выглядело очень неправдоподобно, сюрреалистично – скудно освещенная площадь, человек в центре и несколько десятков людей, собравшихся вокруг него. Будто время здесь остановилось, превратило реальность в картинку, а мы с гоблином стали первыми зрителями, которые могут оценить получившееся произведение искусства. Непрошенными зрителями. Я кожей чувствовал свою неуместность, мне казалось, я своим существованием нарушаю некую странную гармонию, привношу неправильность в идеальную картину мира. И еще я чувствовал, что у этого дикого произведения искусства есть еще зритель, может быть автор, который оценивает только что созданное, ищет в нем изъяны.

Напряжение продолжало нарастать, мне хотелось сбежать, но я понимал – стоит мне пошевелиться, и я только выдам себя, облегчу задачу этому требовательному и критичному, но совершенно безумному художнику.

Несколько минут прошло в таком неустойчивом равновесии, а потом нас все‑таки заметили. Напряжение вдруг выросло разом, резко, так сильно, что мне стало трудно сохранять ясный разум, а потом наваждение прекратилось. Священник медленно опустил голову, с некоторым трудом открыл глаза и обвел взглядом паству:

– Мы впустили в наши дома скверну. – Спокойно, без интонации, констатировал он. – Мы поделились нашей пищей с грешниками. Бог недоволен. Бог насладится мучениями и смертью этих отбросов. Или нашими.

По мере произнесения этой короткой речи, слушатели все громче роптали, и после того, как прозвучала последняя фраза, ропот превратился в такой взрыв отчаяния, ужаса и злости, что мне опять стало не по себе.

– Мне кажется, нужно драпать, – задумчиво прозвучало рядом. – И быстро.

А я и забыл, что не один наблюдаю за происходящим! Мы с гоблином быстро отползли за дом, и тогда, уже не скрываясь, бросились в сторону стоянки. Крики сзади пока не приближались, но надолго растерянности людей не хватит – нам нужно как можно быстрее убираться из этого гостеприимного селения. Если несколько сотен человек, собравшихся в одном месте, мечтают тебя убить, не стоит находиться рядом с ними. Ни к чему хорошему это не приведет.